На днях во всех озерских средствах массовой информации было официально объявлено о новом кадровом назначении в администрации округа. Вот, что пишет пресс-служба мэрии:
«Прокомментировал Евгений Щербаков и кадровые решения в аппарате администрации:
– Управление капитального строительства и благоустройства возглавит Александр Пименов. Необходимые проверочные мероприятия, связанные с назначением на должность, проведены. В ближайшее время он приступит к исполнению своих обязанностей. Этот человек зарекомендовал себя с хорошей стороны. Ему предстоит навести порядок в работе с подрядными организациями, выстроить работу по контролю качества выполнения работ».
Другой сетевой ресурс цитирует сити-менеджера более развернуто:
«По словам руководителей округа, полковник в отставке имеет репутацию глубоко порядочного человека, способного, по словам главы администрации округа Евгения Щербакова, содержать в порядке такое серьёзное подразделение, как Управление капитального строительства и благоустройства».
Напомню, Александр Пименов не один десяток лет возглавлял ФКУ ИК-24, выражаясь человеческим языком – Озерскую исправительную колонию строгого режима. Затем, после выхода на пенсию, руководил работой другого лагеря, детского, имени Гагарина.
На одну из самых хлопотных должностей назначен пенсионер, всю свою жизнь имевший дело с уголовниками. Хорошо это или плохо? Судя по количеству только выявленных нарушений в работе Управления капитального строительства и благоустройства, многие из которых вызывают неподдельный интерес правоохранительных органов, хорошо. Справлялся с осужденным криминальным элементом, должен справиться и с чиновниками-хапугами и их подельниками. С другой стороны, нет ли скрытых потенциальных угроз в предстоящем руководстве хозяйственного подразделения городской администрации начальником колонии? Нам об этом пока ничего не известно.
Недавно мне пришлось пообщаться с одним человеком, имевшим отношение к пенитенциарной системе. Вот, что он поведал мне в душевной беседе за чашечкой крепкого, восьмилетнего чая. Цитирую практически дословно, фамилии и звания в нашем случае не существенны, поскольку это – просто воспоминания частного лица:
«Довелось мне служить в одной колонии под началом полковника N. Должность у меня была высокая, поэтому в посиделках сослуживцев, которые начальник устраивал регулярно, принимал я участие в добровольно-принудительном порядке.
Бухал полковник, честно говоря, дай боже. Особенно шумно проходили пьянки, когда он из своей шикарной квартиры в многоэтажке на улице имени классика марксизма-ленинизма переехал в роскошный загородный дом. Об уровне «упакованности» полковничьего поместья может говорить хотя бы то, что огромные ворота усадьбы были сделаны полностью из Каслинского литья. Представляешь, сколько они могут стоить! Весь дом – в деревянной резьбе из хорошего дерева, комнат – немеряно, повсюду – дорогущие сувениры и подарки. Оно и понятно: в нашей колонии контингент не просто отбывал срока, но и трудился на благо… нет, не Родины. В цехах зэки делали мебель, утварь, изделия из железа и камня. Заказов было много, никакого строгого учета, само собой, не было. Заказчики поначалу активно сотрудничали – рабский дешевый труд заключенных даже при крепком аппетите начальника колонии позволял делать на поставках и заказах очень хорошие деньги. Плюс – полностью «чёрная» касса, никакой тебе отчетности и учета.
Потом начались перебои. Например, привозят заказчики яшму для изготовления партии сувениров на продажу. И ждут, когда мужички работу сделают. А тут приходят из городской администрации: «Выручай, товарищ полковник, скоро у важного человека юбилей, надо порадовать». Ну, полковник и выручает: берет чужой камень и делает из него юбилейный подарок. Заказчик приходит – «что с товаром»? Ему – «не получилось». «Верните хотя бы материал, он дорогой». А в ответ: «Да пошли вы на …». Открытым текстом. А что сделаешь? Документов никаких, всё – на честном слове кадрового офицера.
В общем, потихоньку свернулось производство, там и законы стали пожестче, и контроль. Полковник и раньше бухал мама не горюй, а тут стал вообще пьяный на зону приезжать, да и в кабинете постоянно закладывал.
Само собой, и отношение к подчиненным соответствующее у пьяного. Просто разговаривать он в итоге разучился, общался исключительно ором, изредка перемежая плотную нецензурщину приличными словами. Тяжело с ним стало, благо – на пенсию ушел.
Был один человек, на которого он никогда не орал и даже здоровался, престарелая бухгалтерша-татарочка. Работала она Бог знает сколько лет, еще до его назначения. Чего уж она про него такого знала, мне неведомо, только он ее вроде как побаивался. Видимо, была она в курсе каких-то его дел».
Вот такой не очень внятный, но яркий рассказ услышал я на днях от сотрудника уголовно-исполнительной системы. Очень хочется верить, что рассказанное – случай исключительный и Озерску ничего подобного не грозит.
Дмитрий Рассказов
Печать