Вопросы к Путину: Россияне хотят как в Париже и не хотят пенсионной реформы

Как бы не хотела власть, чтобы в обществе забыли о людоедской пенсионной реформе, этого не происходит. Все новые и новые обстоятельства вынуждают оппозицию давать ей оценку и требовать отмены. Тем более, что в глобализированном мире успешные примеры сопротивления тут же становятся достоянием всех. Пенсионные протесты во Франции вдохновляют и россиян.

Очередным «подарком» для населения РФ стал подписанный на днях Владимиром Путиным закон о «заморозке» накопительной части пенсий до 2022 года. Таким образом, период изъятия у людей их пенсионных денег продлится почти 10 лет (с 2013 года). Как фактически дал понять замминистра финансов Моисеев, это уже навсегда. Рассчитывать на «разморозку» накоплений не стоит. Пенсионная реформа продолжается.

Реакция народа в соцсетях была прогнозируемая. «Преподносится так, как будто гражданин сможет украсть эти средства, а не государство их у него «приморозило», — возмущается один. «Чего они мучаются. Уж отменили бы вообще эту жалкую подачку на дожитие», — горько иронизирует другой. И так думает большинство.

Жертвами «либеральной политики» стали не только россияне, но и французы. Попытка правительства Макрона провести новую пенсионную реформу и поднять пенсионный возраст с 62 до 64 лет и отменить льготы неким профессиональным категориям привела к массовым выступлениям профсоюзов. В минувшие выходные протестовало уже 1,8 млн человек. Из-за этой забастовки нашей РЖД даже пришлось изменить маршрут поезда Москва — Париж.

Следует признать, что массовый протест французов принес определенный результат. Верховный комиссар по вопросам подготовки пенсионной реформы Жан-Пол Дельвуа подал в отставку, а некоторые из объявленных ранее мер были приостановлены. Хотя говорить о полной отмене пенсионной реформы Макрона пока преждевременно, давление снизу продолжается.

По словам экономиста Михаила Делягина, во Франции все-таки существует демократия и поэтому власть не может не учитывать мнение народа. В России же, где предпосылок для пенсионной реформы гораздо меньше, идти навстречу людям не хотят. А ведь согласно всем опросам, негативно к пенсионной реформе относится абсолютное большинство россиян — 89%.

Действительно, «заморозка» Путиным пенсионных накоплений (экономия 600 млрд рублей) выглядит просто цинично с учетом бюджетного профицита в 3 трлн рублей. Ладно бы денег действительно не было, но они есть! Людей держат за дураков? Видимо, так. В этой ситуации россиянам ничего не остается, как желать сделать «как в Париже» — заставить власть считаться с собой.

Очевидно, что в ходе большой пресс-конференции Владимира Путина, запланированной на 19 декабря, пенсионный вопрос должен стать самым главным. Именно это волнует народ больше всего. Но решатся ли журналисты напрямую спросить президента об отмене людоедской реформы? Организаторы обещают, что допустят любые, даже самые жесткие, вопросы, но где гарантия?

Напомним, что ранее Путин клятвенно обещал вообще не проводить пенсионную реформу и не повышать пенсионный возраст пока он занимает пост президента. Тем не менее, это случилось… Но сейчас, когда стали очевидными вся ненужность и вред пенсионной реформы, властям лучше учесть мнение народа и отменить ее. Пока люди не сделали «как в Париже» на улицах российских городов.

— Существует несколько причин недостаточно энергичных протестов россиян против пенсионной реформы, — говорит социальный психолог Алексей Рощин.

У нас в стране у людей гораздо меньше солидарности и социального опыта взаимодействия друг с другом. В западных странах люди живут в «комьюнити» (сообществах) самых разных направлений: соседские, профессиональные, родительские, религиозные и т. д. И там люди привыкли к общению, к тому, что они могут друг с другом о чем-то договариваться.

А у нас люди атомизированы. Нашим людям очень сложно договариваться о том, чтобы куда-то вместе выходить. Меньше доверия друг к другу.

— Да, но почему так?

— Это наша психологическая особенность. Я писал об этом в своей книге «Страна утраченной эмпатии». Нашим людям больше свойственно не протестовать, а адаптироваться. Основная жизненная стратегия россиян — найти обходной способ. Как-то извернуть свою линию жизни так, чтобы любые решения властей били мимо. Это индивидуальная, а не коллективная стратегия.

— Вот именно, что многие решения наших властей «бьют», в том числе пенсионная реформа, по людям в прямом смысле слова. В результате, выработали у них привычку…

— Конечно. И это еще один момент — усиление репрессий. С 2011 года у нас последовательно вводятся и применяются законы, для того чтобы отбить у людей всякую охоту куда-либо выходить без разрешения властей.

Своим анализом происходящего во Франции, в России и в мире поделился недавно вернувшийся из европейской эмиграции координатор «Левого фронта», публицист Алексей Сахнин.

Тем не менее, на выборах 2017 года французскому истеблишменту удалось справиться с этим недовольством. И хотя крайние фланги — Марин Ле Пен и Меланшон, набрали очень много, по 20 процентов голосов, истеблишмент смог, мобилизовав все СМИ, все рычаги влияния, провести Макрона к власти.

Тогда казалось, что это решительная победа сил истеблишмента над вышедшими из повиновения «пролами». До этого в 2016 году победил Трамп, был «Брексит» и казалось, что кризис разрушает контроль правящего класса над политической ситуацией… И вот во Франции удалось вроде бы переломить эту тенденцию, взять реванш.

Россия в этом смысле соответствует этому тренду на стабилизацию, на подмораживание. У нас это произошло даже чуть раньше. Но, возможно, эта победа западного истеблишмента окажется пирровой, так как она лишает общества возможности осуществлять перемены через какое-то процедурное русло, через выбор альтернативного кандидата и разворот вектора развития общества, но с помощью легальных и уже отработанных механизмов.

Не зря именно во Франции появилось движение «желтых жилетов», которое символизирует собой следующий уровень кризиса.

— Предтеча нынешних массовых пенсионных протестов…

— Социолог Карин Клеман (это ее недавно не пустили в Россию по представлению ФСБ), с которой я недавно подробно беседовал, весь прошедший год занималось «полевыми» исследованиями «желтых жилетов». Так вот они ей абсолютно напоминают наших граждан, которые массово протестовали в 2005 году против монетизации льгот.

По ее словам, и те, и другие — жертвы неолиберальной эпохи. Это люди из глубинки, прекарно занятые (непостоянно). Они работают по 20 часов в сутки, чтобы просто выжить, у них нет времени на семью, на простые человеческие радости. Это те, кто просто задавлен нищетой. Например, они не зовут друзей в гости, потому что стесняются собственной бедности.

Так вот эти люди и во Франции, и в России — у нас более шоковым образом в 1990-е, оказались за пределами и социальной и политической системы. Они оказались полностью обезоруженными. У них не осталось нормальных форм социализации и адекватного коллективного действия. И они долго пребывали в крайне атомизированном состоянии.

Они не могли найти друг друга. Например, выпали уже из профсоюзной организации, потому что исчезло их рабочее место в индустрии. Но как тогда обрести чувство плеча, чтобы отстаивать собственные интересы? Именно эти люди голосовали во Франции за крайние флаги, в расчете, что политики их заметят и будут решать их проблемы.

В итоге, не добившись ничего, они очень спонтанно вышли на улицы по периферийному во многом поводу и вдруг почувствовали, что их много. Это конституирующий момент и он очень важен. Далеко не каждое поколение людей с этим сталкивается. Впервые за десятилетия атомизации, неолиберального торжества, начался процесс создания новой народной культуры, как ее понимал Михаил Бахтин.

— А можно пожалуйста, подробнее?

— Это русский исследователь культуры народных масс, городских низов эпохи Ренессанса 16 века во Франции. Как правило, это просто периферийная версия культуры правящих классов, пусть в более вульгарной форме. И эта ситуация отражает вертикальный контроль, который существует и в экономическом и в социальном пространстве и на культурном уровне.

Но бывают эпохи, когда народные низы формируют свою автономную культуру. Более того, направленную против культуры правящего класса. Например, коронуют осла Папой Римским, устраивают подчеркнуто языческие торжества в церкви. И это конституирование контрпорядка, контркультуры создавало возможности для открытой классовой борьбы.

Это и привело в свое время к Великой французской революции. Потом похожую культуру сформировал рабочий класс в конце 19-го, начале 20 века. В результате, в эпоху социальных государств эта культура была трансформирована и рабочий класс был включен в большое общество и получил массу социальных завоеваний.

Сейчас очень медленно, где-то в тектонических слоях развитых обществ происходит создание такого типа культуры на новом этапе. Культуры, находящейся вне зоны достижения истеблишмента.

В России это выражается, например, в «гаражной культуре», где мужики общаются, спорят о политике. Возрождаются чаепития. Во Франции аналогом были городские кафе в каждой деревушке. Неолиберализм убил девять десятых этих кафе, так как людям некогда встречаться и общаться из-за постоянной работы. И «желтые жилеты» возродили традицию общения уже в протестных лагерях.

Казалось, что «желтые жилеты» после года выступлений получили небольшие подачки и разгромлены, но на деле это не так. Они инфильтровались в массовые среды, слои. Появились, клонировались какие-то «красные ручки» среди учителей, «полицейские в гневе» среди полицейских, низовые члены профсоюзов стали требовать от своего руководства действовать также, как «желтые жилеты».

Первые итоги этого явления мы и наблюдаем сейчас, во время забастовки против пенсионной реформы. Она уже приобрела невиданный за десятилетия размах. Все профсоюзы были принуждены действовать вместе и более радикально, чем раньше. Французские левые, которые годами боролись друг с другом теперь выступают как единая сила.

— Как это касается России?

— Глядя на Францию, мы можем увидеть до некоторой степени наше собственное будущее. В России аналогом французской предвыборной кампании 2017 года был Павел Грудинин, который вызвал довольно заметный подъем в регионах, на некоторое время стал символом надежды. Довольно много людей откликнулось, увидев в этом возможность через КПРФ как-то повлиять на политическую ситуацию. Но в итоге эта возможность не состоялась.

Теперь мы переживаем затишье, когда надежда вроде бы ушла, но зато стали происходить очень интересные глубинные процессы, которые могут проявиться в будущем. Например, происходит возрождение интереса к науке. Как грибы после дождя растут научные проекты, охватывающие сотни тысяч, если не миллионы человек. Люди, устав от лжи политиков, ищут какое-то стабильное материалистическое мировоззрение в противовес моде последних десятилетий на эзотерику.

Еще одно новое явление — спрос на идеологические нарративы. Это происходит и в левой среде, и среди, например, либертарианцев. Люди спорят на исторические, политические темы. То есть появился массовый запрос на систему взглядов, из которой произрастает представление о том, что нужно делать.

Также интересным признаком нового является резкий рост благотворительности в стране. Но мы знаем, что уход активных людей в малые дела свойственен реакционным эпохам. Само это движение на атомарном уровне уже подготавливает новый революционный подъем. Это наш российский аналог того, что происходит с людьми, составившими костяк «желтых жилетов».

— Круто…

— Думаю, что попытка и реформистских левых и реформистских правых, которые пытались и все еще пытаются повернуть неолиберальную политическую и социальную машину через выборы, запоздала. Их поражение закономерно. Неолиберализм во всех его национальных модификациях уже нереформируем. Даже честный парень Меланшон ничего не может сделать. У истеблишмента слишком много козырей. Справившись с шоком 2016 года они научились побеждать на выборах.

Поэтому новым этапом становится сопротивление самых низов. Сопротивление, у которого пока нет никакого представительства, очень размыта коллективная идентичность, нет «рабочего класса», есть только аморфная общность «желтых жилетов», похожая на третье сословие 18 века. Это практически все граждане, кроме непосредственно разложившейся верхушки. Не зря движение «Оккупай Уолл-стрит» выдвинуло лозунг «Мы — 99 процентов».

Во Франции это попытка осознать себя как абсолютное большинство, попытка переучредить нацию, переучредить политической порядок. Люди этой традиционно левой страны выходят с французским триколором. Раньше так действовали только правые, теперь так действуют почти все. Протестующие ищут на своих жилетах три даты: 1968, 1871, 1789 — это даты трех великих французских революций. Революции очень разные, с разными итогами, но революция — это момент переучреждения социального порядка, создания общества заново. Поэтому поиск идет не в сторону классовой идентичности, а в сторону гражданской нации.

И тут есть параллель с Россией. Та же Карин Клеман, вопреки либеральному подходу, считает, что в России государственный патриотизм в СМИ сыграл позитивную роль, потому что он вернул низам общества самоуважение. Мол, раз Путин за нас, то значит, мы что-то из себя представляем. Но этот нарратив уже не подконтролен Кремлю. Он развивается сам по себе. Типа, раз мы великая страна, но почему тогда мы живем так плохо?

— Вот именно…

— Очень трудно предсказать, в какой момент и под воздействием какого раздражителя эти тектонические перемены выйдут на поверхность. Франция — это, наверное, первая и очень ранняя попытка такого выхода. Предварительным условием является поражение всех реформистских попыток, связанных с истеблишментом. В России пенсионная реформа тоже вызвала сильную реакцию.