Как Лермонтов устраивал дедовщину

Благодаря мемуарам Мартынова, прервавшего своим выстрелом земной путь гениального поэта, за Лермонтовым закрепилась нелестная слава основоположника армейской дедовщины. Между тем неуставные отношения между сослуживцами в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров наблюдались со дня его основания, ещё до того как порог училища переступил умный не по годам и физически ловкий Лермонтов.

Понятно, что Мартынову хотелось очернить имя поэта, тем более что бунтарский нрав последнего мог заставить читателей поверить этому факту, но Лермонтов всего лишь играл по правилам, принятым в кадетском корпусе.

Цук

В XIX веке воспитание молодых бойцов сотоварищами и приобщение их к казарменной жизни именовалось словом "цук", обозначающим резкий рывок поводьями, который принуждал коня к движению. Поскольку данный термин имеет отношение к лошадям, принято считать, что он, ровно как и дедовщина, зародились в стенах школы гвардейских прапорщиков, основанной в 1823 году.

Каждый поступивший в училище в первый день учебы должен был выбрать, по какому закону он намеревается жить в казарме - по утверждённому уставу или славным традициям.

Если курсант выбирал первый вариант, то никто не имел права применять к нему какие-либо издевательские действия, но одновременно с этим он становился изгоем, к которому никто из сослуживцев не приходил на помощь.

Таких юнкеров называли «красными», с ними никто не общался, их нещадно презирали и всячески подставляли перед начальством. После окончания училища красные юнкера попадали в полки, где продолжали испытывать неприязнь со стороны однополчан, поскольку будучи воспитанниками того же заведения по обычаю ненавидели уставников и не принимали их в свою офицерскую семью.

Именно поэтому число «красных» юнкеров в училище было ничтожно малым, большинство курсантов выбирали традиционную жизнь с цуком, понимая, что каждый должен пройти путь от цукаемого в цукающего.

Руководство училища знало о неуставных отношениях и относилось к ним скорее положительно, поскольку считало, что таким образом бойцы закаляются, вырабатывают характер и сплоченность, а также привыкают к армейской дисциплине.

В иерархии традиционного устава первокурсник именовался «зверем», второкурсник – «корнетом», а второгодник – «генералом», и все они находились под надзором «корнетского комитета», следившего, чтобы старшекурсники не переходили рамки дозволенного, и за шаловливыми проделками не оскорбляли чести и достоинства молодых.

Маёшка

Помимо званий, каждый воспитанник училища получал прозвище. Как свидетельствует Ростопчин, на этом поприще не было равных Лермонтову, который удивительно тонко подмечал характерные черты человека и наделял их насмешливыми кличками.

Сам поэт отзывался на прозванье Маёшка, являвшееся русской переделкой французского имени «Mаyeux», которое носил горбатый герой одного иностранного романа. Лермонтов на это прозвище не обижался, и поскольку от природы был несколько сутуловат, имел большую голову и невысокий рост.

Хотя существует мнение, что Маёшкой он стал после падения с плохо объезженной лошади, которую ему поручили приручить старшекурсники. Не справившись с управлением, поэт слетел на землю, а конь копытом ударил его в ногу. В результате плохого сращивания кости Лермонтов получил искривление ноги, ну а как следствие известное прозвище.

Юнкерские годы

В своих литературных воспоминаниях Панаев отмечал, что Лермонтов невероятно любил отыскивать в людях комические аспекты или слабые стороны, а найдя неустанно давил на них, выводя человека из терпения. Этой привычкой он пользовался как в училище, так и вне его стен, вызывая к себе антипатию окружающих.

О весёлом нраве, остроумии и острословии Лермонтова в период обучения в школе юнкеров упоминал его друг Шан-Гирей, отмечая при этом его органическое неприятие фальши и неискренности. Уличив кого-то во лжи, он прибегал к испепелению собеседника своим пронзительным взглядом, о силе воздействия которого ходили легенды.

«Нумидийским эскадроном»

Балагур Лермонтов был автором самых разных цуков, но самым эффектный из них назывался «Нумибийский эскадрон», который устраивался глубокой ночью. Заранее выбрав жертву из новичков - «зверей» поэт дожидался, когда тот уснёт, и собирал из сослуживцев «коня»: Вонлярлярский, Тизенгаузен, Энгельгард и братья Череновы садились верхом друг на друга, накрывались простыней и брали в руку по стакану воды.

Добравшись до койки жертвы, всадник Лермонтов стремительно срывал с лежачего одеяло, и все участники эскадрона выливали на него воду. Совершив нападение, «конь» трогался с места и галопом мчался в свою камеру.

В этом же составе «Нумибийский эскадрон» любил скользить по паркетному полу спальни с намерением сбить с ног всех попадавшихся на пути первокурсников, тем, кто оказывал сопротивление, ночью вставляли в нос наполненную нюхательным табаком бумажную трубку.

«Лермонтовская черта»

Согласно одной из легенд юнкерского училища, Лермонтов был автором текста, так называемого «приказа по курилке», который корнеты зачитывали первокурсникам при их поступлении.

В нём в шутливом виде излагались правила и традиции казарменной жизни. После торжественного посвящения новичков в «зверей» в их честь звучала написанная поэтом ода «3вериаде». В завершении церемонии каждому новобранцу показывали проведённую в курилке черту шпоры поэта «лермонтовскую черту», за которую было запрещено заступать первокурсникам.

Выговоры

Искусный забавник Лермонтов был не только активным участником розыгрышей, но и частым гостем гауптвахты. Чаще всего под временный арест он попадал за позднее возвращение в казарму, а однажды оказался там за порчу казённого оружия.

По рассказам Меринского, светило русской поэзии обладал очень крепкими руками, а потому без боязни пригласил главного силача училища Карачинского посоревноваться с ним в умении завязывать в узел шомпол – стержень для чистки ствола огнестрельного оружия.

Заставший их за этим занятием генерал Шлиппенбах объявил обоим выговор и наказал уплатить стоимость испорченного инвентаря.

Репутация

По мнению Шан-Гирея, Лермонтов в стенах училища играл роль разудалого, циничного, грубоватого кавалериста, представая перед сослуживцами в образе своего в доску парня, писавшего рассказы на нескромные темы и рисовавшего вместо картин шаржи и карикатуры.

А меж тем всё это было напускным, не соответствующим его богатому внутреннему миру, а потому исчезло сразу же после получения чина корнета.

Об этом же свидетельствует Лобанов-Ростовский, добавляя, что Лермонтов был своим парнем в разных обществах: с сослуживцами он бесшабашно подтрунивал над новичками и участвовал во всех буйствах, а с людьми серьёзного круга проявлял свою благовоспитанность, демонстрировал обширный кругозор и отстаивал собственные взгляды на жизнь.

Но юнкерская репутация давала повод считать поэта задиристым и наглым эгоистом, которому учившийся на курс младше «зверь» Мартынов отомстил на дуэли за дедовщину в училище.