На Западе сложился консенсус относительно России-агрессора

Сейчас, в начале 2015 г. на наших глазах происходит окончательное оформление взглядов Запада на происходящее на Украине. По мнению ведущих западных политиков и СМИ, конфликт следует воспринимать не как гражданскую войну, а как агрессию России на территорию суверенного государства, Россия воюет на стороне ДНР и ЛНР и несет полную ответственность за гуманитарную катастрофу в регионе. Какие шаги в дальнейшем будет совершать Запад в рамках этой концепции какие цели США и ЕС ставят перед собой в конфликте?

Да, такой консенсус относительно России-агрессора сложился как среди демократов и республиканцев в США, так и по основному политическому спектру в странах западной Европы. При этом большинство представителей истеблишмента убеждены, что «путинская» Россия является противником США, диалог с которым не может быть успешным. Поэтому Путина надо остановить на Украине, иначе он пойдет дальше. Разногласия касаются лишь методов сдерживания России, причем число сторонников вооружения Украины, Прибалтики и других стран Восточной Европы продолжает расти. За диалог с Россией выступают немногие. Подавляющее большинство убеждено в необходимости санкций против российской экономики и их дальнейшего ужесточения.

Думаю, однако, что при относительном сохранении соотношения сил в Украине ничего принципиально не изменится до переизбрания Обамы. Запад не любит и не понимает Россию, но по прежнему нуждается в ней. Многие уже воспринимают Путина как Милошевича или Хуссейна, но Россия остается глобальной ядерной державой. Без нее не будет энергетического мира в Европе, нужного влияния на Иран и Сирию, ядерной стабильности и многого другого. Для радикального изменения российской политики Запада потребуются резкие перемены на восточно-украинском фронте или политическом небосклоне Запада. Если такие перемены произойдут, можно ожидать вооружения Украины и новых попыток изолировать российскую экономику. А до тех пор санкции будут заменять диалог с Россией и служить способом обоснования отсутствия такого диалога перед собственными гражданами. В этом смысле санкции уже стали внутриполитической необходимостью и не могут быть отменены пока к власти не придет руководство, способное предложить новое видение отношений с Россией. В этих условиях военная конфронтация менее вероятна (хотя не исключена), т.к. в основном уже переведена в экономическое русло.

Насколько уверенно можно говорить сейчас о единстве позиции Запада в отношении украинского кризиса? Если есть разногласия между США и ЕС, то насколько они объективны и может ли Россия ими воспользоваться?

Запад в основном един в своем восприятии России, но не един в отношении мер ее «воспитания». Разногласия касаются необходимости военных поставок Киеву, качества поставляемых вооружений, степени ужесточения санкций и пр. Эти разногласия объективны и связаны со степенью российской взаимозависимости с Европой и США. В силу экономической, территориальной и исторической близости Европа никогда не сможет набрать ту же дистанцию с Россией, что и США. Поэтому следует продолжать посылать сигналы о важности поддержания двусторонних и многосторонних отношений со странами ЕС, подчеркивать необходимость партнерства и развития связей по линии ЕС-Евразийский Союз. Диверсификация международных связей не должна вести к разрыву отношений с ЕС, тем более, что ваккум будет заполнятся США. Со временем сохранение связей с Европой может стать одной из опор выправления ситуации в Украине, хотя это дело не ближайшего будущего.

В России часто употребляют словосочетание «многополярный мир», который пришел на место однополярной системе, сложившейся с крахом Ялтинского мира. Насколько объективно можно говорить о существовании независимых полюсов в современных международных отношениях и законченной теории многополярного мира? Занимаются ли научные центры России теоретизацией современных международных отношений и внешней политики России?

Многополярный мир — навязчивая, но во многом бесполезная химера, отвлекающая Россию от поиска жизнеспособных теорий. На смену однополярной системе пришла не многополярность, а нестабильность и нечто, напоминающее полутораполярность. Ряд известных российских международников (А.Богатуров, В.Цымбурский, Д.Тренин) предлагали свои альтернативы теории многополярности, отличавшиеся большей гибкостью и реализмом. Эти альтернативы заслуживают внимания, но все еще не востребованы официальной мыслью и практикой. Думаю, что сейчас особенно важно прорабатывать сценарии и теории развития мира на ближайшие 10–20 лет, а за это время явно не сложится ни двухполярность США-Китая, ни многополярность. Скорее всего это будет эпоха мирового беспорядка и конкуренции различных правил и ценностных систем. В понимании этой эпохи Россия остается во многом теоретически безоружной, продолжая полагаться на импровизации и историко-дипломатический опыт. Это — лучше, чем ничего, но все же явно недостаточно для проведения продуманной внешней политики.

Насколько успешно действует концепция «Русского мира», какие задачи стоят перед теми, кто ее воплощает в жизнь? Насколько она актуально в современных реалиях?

Концепция «русского мира» актуальна, потому что помогает теоретически связать близкие социальные слои и народы Евразии. Но пока эта концепция не стала эффективным способом мобилизовать потенциал российской мягкой силы. Украина это показала. Концепция не помогла сохранить близость России землям, на которых живет другая часть большого русского народа, в основном разделяющего все основные русские ценности. Что же тогда говорить о других частях мира в Евразии и за ее пределами? Есть три причины, по которым концепция «русского мира» не стала эффективным средством в арсенале внешней политики. Во-первых, социокультурное единство должно быть сопряжено с интересами (подчас весьма разными). Во-вторых, требуется стратегия и тактика реализации концепции. В-третьих, такая эффективность предполагает наведение порядка внутри самого российского государства, в котором увод и нецелевое расходование ресурсов стали общепринятой практикой. Без укрепления русского мира в его ядре не будет успехов и в его внешнеполитической реализации.