Многих, кажется, удивило или даже насторожило флегматичное спокойствие, с которым российские власти, включая президента Владимира Путина, взирают на кризис, разворачивающийся в экономике страны. На недавней пресс-конференции президент не озвучил никаких новых идей по борьбе с кризисом и намекнул на то, что всё неизбежно пройдет само, а экономика как-нибудь перестроится. По этой причине многим показалось, что власти просто не знают, что делать, однако вопрос, возможно, надо ставить по-другому — а хотят ли власти вообще что-то делать? Нужно ли им это?
Понятно, что с точки зрения экономики с кризисом бороться
надо, и представители экономического блока правительства об этом в своих
интервью говорят. Но, во-первых, влияние экономического блока правительства на
общую политику государства довольно сомнительно, а, во-вторых, есть подозрение,
что высшее руководство страны давно уже не оценивает ситуацию с экономической
точки зрения, переведя всё исключительно в плоскость политики. И с политической
точки зрения кризис в разумных пределах им даже выгоден. Во всяком случае, они,
похоже, так думают.
Это стало понятно еще летом, после введения так называемых контрсанкций. Уже
тогда провластные пропагандисты наперебой рассуждали о том, что от контрсанкций
пострадают лишь «любители пармезана» — то есть меньшинство, которое
ориентируется на Запад и не поддерживает нынешнюю российскую власть. А значит,
так им и надо. За полгода мало что изменилось: от кризиса теряют те, кому есть
что терять, но ведь именно этих людей Путин считает своими врагами, так что их
трудности и проблемы его не только не волнуют, но даже, наверное, радуют.
Речь идет о том самом условном «среднем классе», который, как считается, и был
движущей силой протестов 2011-2012 годов. Сейчас именно их больше всего пугает
будущее, именно они пребывают в самой сильной растерянности — так что ж, разве
это так плохо для власти? Оппоненты сбиты с толку и заняты пусть не выживанием,
но попытками по максимуму сохранить то, что было накоплено за последние годы —
и пока они заняты этим, им, наверное, будет не до борьбы с режимом.
К такой логике можно придти, если смотреть на это с точки зрения хорошо
известной «пирамиды Маслоу»: когда люди удовлетворили свои материальные
потребности, они начинают хотеть большего — самореализации, уважения — а
значит, рано или поздно они задумаются о политике и попытаются на эту политику
влиять. Если представить, что нечто подобное произошло в 2011 году, то как в
этой ситуации должна действовать власть, которая не хочет, чтобы эти люди шли в
политику? Правильно, она должна опустить этих людей вниз по пирамиде — то есть
вновь поставить их перед материальными проблемами.
Далее, еще одно очевидное (если не самое очевидное) последствие валютного
кризиса, о котором говорят как о негативном — это резкое подорожание зарубежных
поездок. Понятно, что при таких курсах намного меньше россиян сможет регулярно
выезжать за рубеж. Но ограничение выезда за границу — это ли не то, что делает
любой авторитарный режим? Первая свобода, по которой бьют такие режимы — это
свобода ездить по миру, свобода сравнивать «как у них» и «как у нас». В России
в последние пару лет было много страхов по поводу выездных виз — но ввести
такие визы без изменения Конституции нельзя, и вот теперь кризис решает для
власти эту проблему. И так ли уж нужно власти с таким кризисом бороться?
Понятно также, что кризис больнее всего ударит по малому и среднему бизнесу.
Теоретически в условиях рыночной экономики это тоже должно быть невыгодно
властям, для которых такой бизнес является одной из главных социальных и
экономических опор, но в России всё по-другому. За последние годы руководство
страны и так предприняло немало шагов, которые бьют по малому и среднему
бизнесу — так почему теперь их это должно смущать?
Отношение Путина к малым и средним предпринимателям очень хорошо можно понять
по его ответу на пресс-конференции, касающемуся кабельных телеканалов.
Президент недвусмысленно дал понять, что государство будет поддерживать только
крупные окологосударственные структуры (в данном случае — общефедеральные
телеканалы), а все прочие самостоятельные и не столь крупные игроки должны
выживать самостоятельно, не только без помощи государства, но и вопреки ему.
Если такой принцип действует в медиа-сфере, то почему он не должен действовать
в других? Власть поддерживает тех, кто обеспечивает ее политические интересы —
и малый бизнес в эту категорию явно не попадает. Так что какой смысл бороться с
кризисом, который наносит этому бизнесу ущерб?
При этом, разумеется, есть одно «но»: вся эта схема и эта логика работает до
тех пор, пока кризис не бьёт по социальной базе путинской власти — а сюда
входят как сверхбогатые представители элиты, так и многочисленные бюджетники,
условные рабочие и чиновники. Здесь власти нужно быть начеку: как только кризис
будет подбираться к этим группам, руководству страны придется что-то делать —
и, скорее всего, она будет заваливать этих людей деньгами. Пока именно это и
происходит — Сечин получает свои сотни миллиардов, бюджетникам обещают
продолжить выполнять «майские указы».
Вот только есть сомнения, что метод этот будет работать и дальше: во-первых,
деньги могут закончиться, а, во-вторых, то тут, то там бюджетники уже начинают
жаловаться на увольнения и сокращения зарплаты. Иллюзия управляемости кризисом
может оказаться лишь иллюзией, но когда это станет понятно, пострадать успеет
уже как сама власть, так и ее оппоненты.
Алексей Шабуров