Алексей Брусилов: почему белогвардейцы считали генерала предателем

Алексей Алексеевич Брусилов — самый популярный русский военачальник Первой мировой. С началом Гражданской войны лидеры Белого движения стремились перетянуть прославленного генерала на свою сторону, но получили отказ.

По воспоминаниям Деникина

За свою позицию во время гражданской войны генерал Брусилов удостоился весьма нелестных отзывов со стороны своих старых соратников по Российской императорской армии, ставших вождями Белого движения. В «Очерках Русской Смуты» генерал А.И. Деникин писал, что в ноябре 1917 года на Дон приехал посланец от Брусилова и привёз от него письмо, в котором тот отдавал себя в распоряжение Добровольческой армии и просил инструкций для работы в Москве. Однако вскоре Брусилов якобы круто поменял позицию и начал призывать офицеров не помогать ни в чём Белому движению. «Вероятно, нет более тяжёлого греха у старого полководца, потерявшего в тисках большевицкого застенка свою честь и достоинство, чем тот, который он взял на свою душу, давая словом и примером оправдание сбившемуся офицерству, поступавшему на службу к врагам русского народа».

Брусилов в 1917-1918 гг.

В мае 1917 года Временное правительство назначило Брусилова Верховным главнокомандующим, однако спустя два месяца отправило его в отставку. Пожилой (64 года) и больной Брусилов проживал в Москве, во время октябрьских уличных боёв был случайно ранен довольно тяжело, перенёс операцию. Ирония судьбы: Брусилов ни разу не был задет ни вражеской пулей, ни осколком снаряда, когда командовал на фронте, а разрыв гранаты, направленной рукою соотечественника, едва не сразил прославленного русского полководца.
В любом случае, зимой 1917/18 года и даже много позже Брусилов никуда не мог поехать из Москвы из-за ранения и его последствий. Про то, что он присылал на Дон к организатору Добровольческой армии генералу М.В. Алексееву какого-то эмиссара, Брусилов ничего не упомянул в своих мемуарах, предназначенных к публикации только после его смерти. А в августе 1918 года его арестовали. В тюрьме его навестил Дзержинский. По словам Брусилова, он предлагал тому свободу, если тот напишет воспоминания, где будет ругать царскую семью и царский режим, но Брусилов наотрез отказался писать что-либо, находясь в заключении.
По мнению Брусилова, решающую роль в его освобождении сыграли ходатайства бывших офицеров С.С. Каменева и П.П. Лебедева, занимавших видные должности в РККА, а особенно письмо жены Брусилова к генералу В.Д. Бонч-Бруевичу, одному из советников Красной армии, брату управляющему делами Совнаркома. Освободил Брусилова из тюрьмы лично заместитель Дзержинского, кровавый палач Я.Х. Петерс. Было это уже в сентябре 1918 года.
Брусилов был переведён под домашний арест и в таком положении, естественно, был лишён свободы передвижения и каких-либо политических действий. Он пишет, что сочувствовал Белому движению, хотя совершенно не верил в его успех. Отрицательное отношение вызывали у него, по-видимому, сами вожди Белого движения, их политическая непримиримость, их несдержанность в упоминании имён, оставшихся на советской территории, в результате чего, по его словам, было погублено «много нужных России людей».

На обвинения в пассивности и конформизме Брусилов отвечал: «История по репортёрским статьям не пишется. Не зная ни причин, ни мотивов, ни обстановки, нельзя ему [Деникину] было бросать камни в меня, да и во многих тех, кто остался в России, как это делали многие эмигранты. Они все упускали из виду, что обстановка и взгляды могут быть иные, а страдание за Россию – одно». Надо заметить, что и патриарх Тихон, избранный в ноябре 1917 года, бывший, кстати, знакомым Брусилова, отказался благословлять Белое движение, несмотря на все просьбы.

Брусилов во время польской кампании РККА и переосмысление

Брусилов не подтверждает, что в 1918-1919 гг. от него исходили какие-то призывы к бывшим офицерам переходить на службу в Красную армию. Только в мае 1920 года он подписал, причём совершенно искренне, воззвание, в котором царские офицеры призывались помочь советской России в борьбе против Польши, пытавшейся захватить Украину и Белоруссию.
В те дни большевики решили поставить авторитет старого генералитета на службу в борьбе с внешним врагом. Они созвали Особое совещание «по вопросам увеличения сил и средств для борьбы с наступлением польской контрреволюции». Брусилов согласился быть председателем совещания. Его подпись, как и ряда других царских генералов, стояла под призывом к офицерам «идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию, на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской рабоче-крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть».
В сентябре 1920 года Брусилов подписал воззвание к офицерам белогвардейской армии Врангеля сдаваться в плен, с обещанием полной амнистии. Об этом случае он в своих мемуарах не упоминает. Видимо, было стыдно. Ведь, как известно, несколько десятков тысяч офицеров, поверивших в советскую амнистию, были в Крыму большевиками расстреляны.
Диктуя на лечении в Карловых Варах в 1925 году свои мемуары жене, Брусилов переосмыслил свою позицию в 1920 году. «Я хочу, чтобы знали, что теперь… я увидел свою ошибку, я понял, что происходит в России. Если бы я знал, что большевики укрепятся, будут преследовать религию, объявят атеизм своей официальной религией…, то, конечно, я не стал бы мешать полякам, а напротив, помог бы этому христианскому народу, в чём только смог бы!»

Неприемлемость активной борьбы и эмиграции

Когда Брусилов был искренен? Думается, что в обоих случаях. Остаётся только недоумевать, как это он не разглядел сущности большевистского режима до 1920 года. Вероятно, отчасти прав Деникин, и существенная доля конформизма во всех изгибах позиции Брусилова во время гражданской войны присутствовала. Но прав также и Брусилов, когда оправдывается тем, что нельзя ко всем людям, на которых обрушилась гражданская война, подходить с одинаковой меркой, без учёта многих личных обстоятельств. В конце концов, нельзя было требовать слишком большой энергии и личного мужества от престарелого и больного генерала, к тому же и так уже отдавшего много сил для Родины.
И, безусловно, заслуживает понимания позиция, которую Брусилов изложил в конце первого тома своих воспоминаний и которую реализовал до конца: «Считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы этого ни стоило… Ведь такую великую и тяжёлую революцию, какую Россия должна была пережить, не каждый народ переживает. Это тяжко, конечно, но иначе я поступить не мог, хотя бы это стоило жизни. Скитаться же за границей в роли эмигранта не считал и не считаю для себя достойным и возможным».